Отрывок из моего давнего текста
"Сталин hот гепейгерт"("Сталин издох", идиш).
Набирала силу холодная война, и советские граждане очень боялись происков американских империалистов с их атомными бомбами. Единственным защитником от империалистов был, естественно, товарищ Сталин. Советские граждане, конечно, понимали, что вождь тоже смертный человек, но все же жили надеждой, что ОН победит законы природы и никогда не умрёт. Когда же смерть таки приключилась, советская страна и мировая прогрессивная общественность были захвачены врасплох и впали в ступор. И бомбы от империалистов представились реальностью.
Помню, как стояла с подружками под репродуктором на площади у Красных ворот и рыдала под душераздирающую музыку "Реквиема" Моцарта. А брат попал в ужасную давку, пробираясь к Колонному залу, где для прощания народа с великим вождём на три дня был выставлен гроб с его телом. Где-то на подходах, уже в районе Трубной площади, спасаясь от гибели в толпе, взобрался на какие-то ворота. И таким образом чудом не был раздавлен в безумном столпотворении. Сёма вернулся домой под утро в разодранной одежде и, помню такую деталь, - без галош.
Впрочем, многие теперь не знают, кто такой Сталин и что такое галоши...
Тогда трагедию объяснили беспомощностью милиции, о несчастии запрещалось упоминать в СМИ. Теперь накопилось много свидетельств участников многокилометровой человеческой реки, которая, извиваясь по улицам Москвы, направлялась к Колонному залу. Давка была такой сильной, что людей просто вжимали в стены домов. Обрушивались заборы и ворота, разбивались витрины магазинов. Люди забирались на железные фонарные столбы и, не удержавшись, падали оттуда, чтобы быть затоптанными напиравшими сзади. Некоторые поднимались над толпой и ползли по головам, как это делали во время Ходынской давки. Другие в отчаянии пытались пролезть под военными грузовиками, но их туда не пускали солдаты. Люди валились на асфальт и были раздавлены. К тому же было много жертв от прибывшей конной милиции - многие попали под копыта лошадей.
По свидетельствам очевидцев, все раздавленные тела складывали на грузовики и вывозили за город, где всех закапывали в одну общую могилу. Но самое страшное заключалось в том, что среди раздавленных были такие, которые приходили в себя, просили помощи. Их можно было еще спасти. Но машины медицинской помощи не могли ездить. Да и раненые никого не интересовали. Но, повторяю, о трагедии, сопутствующей похоронам вождя, в то время запрещалось даже говорить.
............................
Через пару лет после смерти Сталина в Москву начали съезжаться миллионы выпущенных из лагерей заключённых - за получением справок о своей реабилитации. Приезжали также граждане СССР и стран народной демократии в поисках сведений о погибших в лагерях и тюрьмах своих родных и близких. Взятым в тюрьмы из Москвы предоставляли жильё без очереди, как семьям "реабилитированных". В одном доме, где собирались бывшие зэки из Норильска, я услышала от гостьи: "Меня допрашивали чины не ниже капитанов, а били - не ниже полковников".
Только через несколько десятков лет я прочитала наконец-то изданный "Крутой маршрут" Евгении Семёновны Гинзбург-Аксёновой. Страшные главы о почти двадцати годах её жизни, проведённых в колымских лагерях, и в последующей ссылке в Магадане. Однако Изабелла Иммануиловна Якир, дружбой с которой я была одарена в 80-ые годы, сказала мне, что на самом деле всё было гораздо страшней, чем в книге её подруги по Колыме Жени Гинзбург.
Ещё раньше, в 70-ые годы, прочитала в самиздате "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына. Текст мне дали на сутки с устрашающим предупреждением - 7 лет тюрьмы, если попадусь за прочтением. До эпохи гласности было ещё далеко. Но и с наступлением гласности, за последующие 20 лет, не сказаны и не услышаны народом слова покаяния от партии большевиков и коммунистов, которой руководил товарищ Сталин во все времена ГУЛАГА.
"Никто не покаялся за миллионы расстрелянных, замученных, за муки и гибель их семей, сосланных и лишенных всякого заработка, за позор, очернение и гибель честных, преданных своей стране, талантливых людей и за их никогда не родившихся потомков, за создание целой армии стукачей и топтунов, за уничтоженную память о целых слоях общества и о целых поколениях людей, от которых никого не осталось, за растление целой страны, у которой отбили мораль и память." (Нехама Шварц).
"Сталин hот гепейгерт"("Сталин издох", идиш).
Набирала силу холодная война, и советские граждане очень боялись происков американских империалистов с их атомными бомбами. Единственным защитником от империалистов был, естественно, товарищ Сталин. Советские граждане, конечно, понимали, что вождь тоже смертный человек, но все же жили надеждой, что ОН победит законы природы и никогда не умрёт. Когда же смерть таки приключилась, советская страна и мировая прогрессивная общественность были захвачены врасплох и впали в ступор. И бомбы от империалистов представились реальностью.
Помню, как стояла с подружками под репродуктором на площади у Красных ворот и рыдала под душераздирающую музыку "Реквиема" Моцарта. А брат попал в ужасную давку, пробираясь к Колонному залу, где для прощания народа с великим вождём на три дня был выставлен гроб с его телом. Где-то на подходах, уже в районе Трубной площади, спасаясь от гибели в толпе, взобрался на какие-то ворота. И таким образом чудом не был раздавлен в безумном столпотворении. Сёма вернулся домой под утро в разодранной одежде и, помню такую деталь, - без галош.
Впрочем, многие теперь не знают, кто такой Сталин и что такое галоши...
Тогда трагедию объяснили беспомощностью милиции, о несчастии запрещалось упоминать в СМИ. Теперь накопилось много свидетельств участников многокилометровой человеческой реки, которая, извиваясь по улицам Москвы, направлялась к Колонному залу. Давка была такой сильной, что людей просто вжимали в стены домов. Обрушивались заборы и ворота, разбивались витрины магазинов. Люди забирались на железные фонарные столбы и, не удержавшись, падали оттуда, чтобы быть затоптанными напиравшими сзади. Некоторые поднимались над толпой и ползли по головам, как это делали во время Ходынской давки. Другие в отчаянии пытались пролезть под военными грузовиками, но их туда не пускали солдаты. Люди валились на асфальт и были раздавлены. К тому же было много жертв от прибывшей конной милиции - многие попали под копыта лошадей.
По свидетельствам очевидцев, все раздавленные тела складывали на грузовики и вывозили за город, где всех закапывали в одну общую могилу. Но самое страшное заключалось в том, что среди раздавленных были такие, которые приходили в себя, просили помощи. Их можно было еще спасти. Но машины медицинской помощи не могли ездить. Да и раненые никого не интересовали. Но, повторяю, о трагедии, сопутствующей похоронам вождя, в то время запрещалось даже говорить.
............................
Через пару лет после смерти Сталина в Москву начали съезжаться миллионы выпущенных из лагерей заключённых - за получением справок о своей реабилитации. Приезжали также граждане СССР и стран народной демократии в поисках сведений о погибших в лагерях и тюрьмах своих родных и близких. Взятым в тюрьмы из Москвы предоставляли жильё без очереди, как семьям "реабилитированных". В одном доме, где собирались бывшие зэки из Норильска, я услышала от гостьи: "Меня допрашивали чины не ниже капитанов, а били - не ниже полковников".
Только через несколько десятков лет я прочитала наконец-то изданный "Крутой маршрут" Евгении Семёновны Гинзбург-Аксёновой. Страшные главы о почти двадцати годах её жизни, проведённых в колымских лагерях, и в последующей ссылке в Магадане. Однако Изабелла Иммануиловна Якир, дружбой с которой я была одарена в 80-ые годы, сказала мне, что на самом деле всё было гораздо страшней, чем в книге её подруги по Колыме Жени Гинзбург.
Ещё раньше, в 70-ые годы, прочитала в самиздате "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына. Текст мне дали на сутки с устрашающим предупреждением - 7 лет тюрьмы, если попадусь за прочтением. До эпохи гласности было ещё далеко. Но и с наступлением гласности, за последующие 20 лет, не сказаны и не услышаны народом слова покаяния от партии большевиков и коммунистов, которой руководил товарищ Сталин во все времена ГУЛАГА.
"Никто не покаялся за миллионы расстрелянных, замученных, за муки и гибель их семей, сосланных и лишенных всякого заработка, за позор, очернение и гибель честных, преданных своей стране, талантливых людей и за их никогда не родившихся потомков, за создание целой армии стукачей и топтунов, за уничтоженную память о целых слоях общества и о целых поколениях людей, от которых никого не осталось, за растление целой страны, у которой отбили мораль и память." (Нехама Шварц).