http://www.novayagazeta.ru/columns/69732.html
А между тем горело очень многое,
Но этого никто не замечал.
Новелла Матвеева, «Пожарный», 1964 г.
Потомки спросят: где вы были,
когда у вас горел Байкал?
Ответим: новости рябили,
все время кто-то отвлекал.
Страна покорно и устало
сползала в полное оно:
упала нефть, потом привстала,
потом упала все равно;
не дали визу Матвиенко,
точнее, дали, но закон
отвел ей в качестве застенка
скупую комнату в ООН —
ни в магазин тебе, ни выпить…
Потом, уже в четвертый раз,
под Киевом горела Припять —
опять у них, а не у нас.
Кобзон, от гнева хорошея,
рыча, как бешеный нарвал,
призвал порвать дипотношенья
с Америкой (но не порвал).
А надо было! Ведь кому-то
от Штатов — полная труба:
коварно схваченного Бута
лишили чайного гриба.
При этом колебалось евро,
а рупь держался так себе:
пространства мудрого маневра
не оставалось у ЦБ.
Хотел Навальный марш протеста
пустить по замершей Москве,
но чтоб свое он помнил место,
кино снимало НТВ,
и там плененный Развозжаев
без тени ложного стыда
разоблачал своих хозяев,
заокеанских, как всегда.
Страны распластанное тело —
и меньшинство, и большинство —
вовсю тем временем горело.
Байкал — нагляднее всего.
Вдали, — как будто на отшибе,
за тыщи верст от главных дел, —
Байкал горел. Его тушили.
Его тушили — он горел.
И нас, далеких от Байкала, —
и в Петербурге, и в Крыму
уже заметно припекало,
но мы не знали, почему.
Кто объяснил бы нам, любимым?
Быть может, это от жары?
А может, это пахнет дымом
от тех костров, где жгут сыры?
Все объясненья были шатки,
привычен весь видеоряд:
горят на руководстве шапки
иль сбережения горят?
Но в том-то, собственно, и дело:
в России было так черно,
поскольку все уже горело,
а мы не знали ничего.
Везде ожоги возникали,
огонь гулял, как колесо.
Он на поверхность на Байкале
наглядно вышел — вот и все.
Повсюду стлался тяжкий, серый,
угрюмый дым — поди залей.
По всей России пахло серой,
ад хлестанул из всех щелей.
Такие змеи выползали,
каких у Данта даже нет.
Нам заливать его слезами
не год, не два, не десять лет.
Дмитрий Быков.
А между тем горело очень многое,
Но этого никто не замечал.
Новелла Матвеева, «Пожарный», 1964 г.
Потомки спросят: где вы были,
когда у вас горел Байкал?
Ответим: новости рябили,
все время кто-то отвлекал.
Страна покорно и устало
сползала в полное оно:
упала нефть, потом привстала,
потом упала все равно;
не дали визу Матвиенко,
точнее, дали, но закон
отвел ей в качестве застенка
скупую комнату в ООН —
ни в магазин тебе, ни выпить…
Потом, уже в четвертый раз,
под Киевом горела Припять —
опять у них, а не у нас.
Кобзон, от гнева хорошея,
рыча, как бешеный нарвал,
призвал порвать дипотношенья
с Америкой (но не порвал).
А надо было! Ведь кому-то
от Штатов — полная труба:
коварно схваченного Бута
лишили чайного гриба.
При этом колебалось евро,
а рупь держался так себе:
пространства мудрого маневра
не оставалось у ЦБ.
Хотел Навальный марш протеста
пустить по замершей Москве,
но чтоб свое он помнил место,
кино снимало НТВ,
и там плененный Развозжаев
без тени ложного стыда
разоблачал своих хозяев,
заокеанских, как всегда.
Страны распластанное тело —
и меньшинство, и большинство —
вовсю тем временем горело.
Байкал — нагляднее всего.
Вдали, — как будто на отшибе,
за тыщи верст от главных дел, —
Байкал горел. Его тушили.
Его тушили — он горел.
И нас, далеких от Байкала, —
и в Петербурге, и в Крыму
уже заметно припекало,
но мы не знали, почему.
Кто объяснил бы нам, любимым?
Быть может, это от жары?
А может, это пахнет дымом
от тех костров, где жгут сыры?
Все объясненья были шатки,
привычен весь видеоряд:
горят на руководстве шапки
иль сбережения горят?
Но в том-то, собственно, и дело:
в России было так черно,
поскольку все уже горело,
а мы не знали ничего.
Везде ожоги возникали,
огонь гулял, как колесо.
Он на поверхность на Байкале
наглядно вышел — вот и все.
Повсюду стлался тяжкий, серый,
угрюмый дым — поди залей.
По всей России пахло серой,
ад хлестанул из всех щелей.
Такие змеи выползали,
каких у Данта даже нет.
Нам заливать его слезами
не год, не два, не десять лет.
Дмитрий Быков.