Ему за семьдесят. А может и за восемьдесят. По виду наверняка угадать сложно. Обыкновенный вид – мышиная кепка, такого же цвета брюки с наглаженными стрелками, круглоносые начищенные ботинки, китайская кожаная куртка с отвисшими карманами по бокам. Из левого кармана торчат мятые бледные уши пакета, в котором четверть серого круглого голубям. В правом кармане – лампочка в картонной коробочке. В правой же руке – табуретка.
Со своего этажа он спускается по лестнице, хотя есть и лифт. И обратно тоже пешком, в несколько попыток, с короткими передышками между этажами сидя на табуретке. Дышит трудно и шумно, как паровая машина. Если по дороге ему на каком-то этаже встречается перегоревшая лампочка, он ставит табурет ближе к стене и взбирается на него. Взбирается он долго. Медленно, точно шагающее растение, поднимает ногу, ставит её на табурет, потом тянется весь вдоль стены, потом ставит вторую ногу и мнется, ощупывая под собой поскрипывающий табурет. Затем он выкручивает перегоревшую лампочку и вкручивает свою, новую. Старую аккуратно прячет в карман. Жмурится на электрический свет. И опять медленно обратно, на землю. Каждая экспедиция к лампочке – как полет в космос, все время очень переживаешь за космонавта.
Дворничиха беззлобно ругает его.
- На третьем этаже опять ты лампочку вкрутил?
Он сидит на скамейке перед домом, крошит хлеб голубям, улыбается.
- Ну, вот чего ты лыбишься? – улыбается ему в ответ дворничиха. – Пенсии, небось, совсем не остается с такой коммуналкой? А ты с этими лампочками носишься. Ездил бы как все, на лифте.
Он соглашается, вздыхает, кивает головой. И улыбается.
- Или в ЖЭК бы сходил, заявку написал, - не унимается дворничиха. – Или соседям бы сказал. Им-то нужнее. У тебя ж вон, на хлеб для голубей скоро не останется.
- Что-нибудь да останется, - машет он морщинистой рукой. И улыбается.
Я сегодня встретил его с утра под подъездом, он стоял у домофона и чего-то ждал. Я вышел, придержал дверь – проходите. Он счастливо отмахнулся, дождался, когда дверь закроется, и нажал на кнопку.
- Девки, - кричал он в домофон и набирал номера квартир знакомых пенсионерок, цифру за цифрой. – Девки! Помёрли за ночь все что-ли?
И опять набирал в домофоне номер очередной квартиры. И жмурился на яркое утреннее солнце в высоком небе.
- Девки! Весна пришла! Перезимовали, слава тебе, господи. Девки! Весна пришла! Весну проспите!
ЗВОНОК.
Звонок на телефон:
- У вас можно зарезервировать место?
- Можно.
- С хорошим видом.
- А что вы собираетесь у нас рассматривать?
- Да, в общем, ничего, но все же. Хотелось бы какой-то эстетики.
- Подберем и с видом.
- На шесть человек.
- Это сложно. У нас стандарты одноместные и двухместные.
- Странно. Но мы подсядем ближе, если что.
- Это еще сложнее. У нас не сидят, а лежат.
- И как они так лежат по двое? – с вызовом в голосе.
- Печально, в основном.
В телефоне пауза.
- Это ресторан?
- Нет, это кладбище...
Бросили трубку, даже не извинились.
ВЗАИМОПОНИМАНИЕ,
В пиццерии за соседним столиком сидят мальчик с девочкой. Им лет по пятнадцать-четырнадцать, греют руки об чашки с чаем, болтают о каких-то пустяках и много смеются.
У девочки звонит телефон.
- Привет, бабуля, - говорит она в трубку. - Э... Да... Сейчас. Значит, слева внизу. Стяг и вверх. Ну, стяг и вверх. Стрелка вверх. Одновременно. Не получается?
- Дай сюда, она так не поймет, - тянет руку к телефону мальчишка.
- Привет, бабуль. Помнишь, как в сталкере присесть? Вот. А теперь лечь. Что, получилось? Ну... То-то же. Чтобы украинский язык, тоже как в сталкере, присесть и лечь. Еще раз присесть и лечь - английский. Еще раз - и русский язык. Да, так и переключается. На здоровье, бабуль.
Мальчишка жмет отбой, отдает телефон девочке.
- Стяг вверх, стяг вверх, - кривляет он её и улыбается. - Ты ей бы еще контрл-шифт сказала. А я сразу говорил, пригодится бабуле в жизни сталкер.
