philologist 10 июля 2019
Виктория Мочалова о своем сыне Антоне Носике:
"Я видела, что он прямо хочет оказаться в тюрьме."
В издательстве Елены Шубиной готовится к выходу книга воспоминаний о мультипотенциале Антоне Носике, содержащая также его главные тексты. Мать Антона Борисовича, филолог Виктория Мочалова, рассказала Зое Световой о воспитании своего сына:
— Я думаю, он был просто мальчиком из интеллигентской московской семьи (папа — писатель, мама — филолог). Родители оплачивали его домашние уроки французского (музыка как-то не пошла, и эти уроки мы сняли, не стали заставлять, как меня заставляли когда-то в течение семи лет), отдали его в английскую спецшколу, отвели в Клуб юного искусствоведа в Пушкинском музее, Кружок юного филолога в МГУ. Ивритом он стал заниматься уже по собственной инициативе, в седьмом классе, мы его на подпольные курсы за руку не водили.
Языки ему давались исключительно легко. Oднажды он с кем-то поспорил, что выучит немецкий — и как-то несколько преуспел. Он посещал лингвистический семинар, который для детей сотрудников нашего Института славяноведения вел Вячеслав Всеволодович Иванов... Так что я не могу сказать, что он был вундеркиндом, просто родители заботились о его образовании. Что ж удивительного в том, что мальчик, постоянно видящий папу и маму сидящими за пишущими машинками и что-то сочиняющими, начинает сам писать? Папа подарил ему машинку, когда Антону исполнилось шесть лет, и он стал писать «романы», стихи, даже какие-то драмы. Вместе с Пашей Пепперштейном они издавали (им было шесть или семь лет) рукописный иллюстрированный журнал «Синяя мышь».
Мне трудно судить о том, что «лучше всего получалось». Его интернет-деятельность была у всех на виду, и о ней больше всего говорят, его называют одним из «отцов Рунета», но я в этой области не специалист, а простой пользователь. Мне больше всего нравятся некоторые его тексты, его способность порождать нетривиальные смыслы и сопоставлять «далековатые понятия».
Он менял много занятий, и это было связано с его какой-то неуемной подвижностью, да и с любопытством, с нежеланием длить известное, привычное и со стремлением к чему-то новому, неизвестному. Сам он как-то («Вести», 1992) иронически описывал свои разнообразные увлечения: «В этой жизни я увлекался многими вещами. Собирал марки, монеты и анекдоты. Переплывал реку Волгу (безуспешно) и переходил Берлинскую стену по подложным документам (успешно)... Писал программы на ассемблере (уныло) и синхронил с японского на Московском международном кинофестивале (весело)... давал наркоз собакам Павлова (с жалостью). Скакал на лошади по горам Тянь-Шаня (как куль) и выводил танк из окружения в компьютерной игре „Абрамс“ (как джигит). Преподавал иврит (бездарно) и изучал немецкий (безуспешно)... Переводил мемуары Казановы со старофранцузского (с интересом) и комментарии к Торе с английского (с усердием).
Когда ему было четыре с половиной года, он мне сказал (я записала, как всегда записывала его детские высказывания): «Я буду писателем. Побуду-побуду, мне наскучит, и я стану художником. Побуду-побуду, мне наскучит, и я стану композитором. Побуду-побуду, мне наскучит, и я стану кондуктором». Тут я насторожилась и говорю: «Может, тебе не наскучит быть композитором? Ведь музыка такая разная...». — «Нет уж, я себя знаю: я — такой человек, которому всегда все наскучивает!». Буквально то же он повторял мне, когда уходил из очередного проекта (например, из созданной им «Ленты») — в очередной стартап: «Я же не пенсионер, чтобы тут навсегда засесть и получать пенсию. Я хочу сделать что-то новое!».
— Хотел ли Антон заниматься политикой? Если нет, то почему?
— Ну, что считать политикой... В непосредственном смысле слова, Антон вообще никак не мог участвовать в российской политике, потому что он — гражданин Израиля, и никаких государственных должностей в России занимать не мог, о чем он сам говорил, добавляя, что у него есть свое мнение, свои политические взгляды, и он считает себя вправе их публично высказывать, и это совершенно нормально в демократической стране. Его частые публикации на политические темы были весьма однозначны и даже резки, его позиция в них всегда была недвусмысленно заявлена. Я, например, горжусь тем, что его интервью «Школе злословия» (2005) было запрещено к показу в эфире по причине несоответствия «генеральной линии» и цензурным требованиям. Он был, конечно, весьма радикален, что соответствовало его темпераменту. Антон входил в группы оппозиционных политиков, был доверенным лицом на выборах Навального, участвовал во всех демократических демонстрациях протеста и митингах. Если это не политика, то что это?!
— Я помню, как мы с вами встретились в Пресненском суде, где Антона должны были судить по экстремистской статье 282, и он мне тогда признался, что хотел бы оказаться в тюрьме, чтобы познакомиться с тюремным бытом, познакомиться с людьми, попасть в тюремную синагогу Бутырки и был разочарован, когда ему присудили штраф. А вы боялись, что Антона посадят?
— Я, конечно, очень боялась, что Антона посадят, и я видела, что он прямо хочет оказаться в тюрьме (вот это его любопытство, но также и попытка борьбы со статьей 282, отмены которой он пытался добиться). Он явился на объявление приговора с большой сумкой с вещами, приготовленными в соответствии с советами Юлии и Алексея Навальных для предстоящего заключения. Антон был настроен по-боевому, недоуменно говорил моей подруге «Почему моя мама сидит, как на моих похоронах?!? Что тут, в этом суде, такого?!». Меня тогда потрясло, что (цитирую из «дела») «приняв во внимание приобщенные к делу положительные характеристики, а также наличие несовершеннолетнего ребенка (2007 г. рожд.), 19 сентября прокурор, капитан юстиции Екатерина Сергеевна Фролова из прокуратуры ЦАО потребовала для Антона два года колонии». Я очень благодарна адвокату Сергею Викторовичу Бадамшину (интересно, что он родился 4 июля, в один день с Антоном, только в разные годы), который блестяще делал свою работу, а меня тогда психологически поддерживал.
— Почему его тогда не посадили? Кто за него заступился тогда? Раввины?
— Многие заступались, писали письма, не только раввины, ведь Антон был связан с разными профессиональными кругами и организациями. Я очень признательна всем тем, кто тогда вступился за Антона. Среди них (перечисляю в том порядке, который присутствует в многотомном «деле») — главный раввин России Адольф Шаевич; генеральный секретарь Евроазиатского еврейского конгресса, профессор Михаил Членов; президент Российского еврейского конгресса Юрий Каннер; заведующий кафедрой иудаики и председатель ученого совета Еврейского музея и Центра толерантности, профессор Аркадий Ковельман (Антон был членом этого ученого совета); главный редактор журнала «Лехаим» Борух Горин; генеральный директор ООО «PR. Technologies» Глеб Сахрай; благотворительный интернет-фонд Помоги.Орг / pomogi.org (он был создан Антоном в 2005 г., в 2012 г. Антон получил за деятельность этого фонда благодарственное письмо президента РФ). Но мне затруднительно судить о том, что стало решающим фактором. Возможно, какую-то роль сыграло журналистское сообщество, широко освещавшее этот длившийся год (с октября 2015 г. по октябрь 2016 г.) процесс, на котором присутствовало множество корреспондентов.
— Был ли Антон религиозным?
— Да, но в каком-то своем, не в обрядовом смысле.